— А некоторых, увы, не вылечили … — пробормотал Барсук.

— Что?

— У них бешенство, — сказал Барсук Старший. — Это стая бешеных крыс.

— Ты что-то говорил про план, — пискнул Барсукот.

Барсук Старший молчал.

— У нас ведь есть план, правда? — Раздувшись в меховой шар, Барсукот неотрывно смотрел на бешеных крыс. — Ты говорил что-то про дверь, помнишь? Дверь очень хлипкая, снизу она подгнившая, её легко можно …

— …перегрызть, — закончил Барсук. — Но теперь этот план не сработает. Вернее, сработает, но не у нас, а у них.

Глава 33, в которой всё должно влезть в чемодан

— Ну прости его, мама! — Барбара просительно сложила лапки под подбородком. — Папа не сказал тебе про маньяка, потому что боялся опять тебя потерять. Ведь он тебя очень любит!

— Он любит только свою работу! — мотнула головой Мелесандра и решительно бросила в распахнутый чемодан ещё одну кофточку и одуванчиковое боа.

Одежда её, исключительно элегантная и воздушная, аккуратными стопочками была разложена на кровати, на столе, на полу, на стульях и на всех полочках в номере гостиницы «Под семью дубами». Барбара решительно не понимала, как мать умудрялась запихивать все эти стопочки в один, хоть и огромный, чемодан. Сама она путешествовала налегке, с маленьким рюкзачком. Но Мелесандра действительно это умела. Она многое умела. В том числе она умела прощать.

— Мам, он любит тебя! — настаивала Барбара. — Ты должна простить папу.

— Ни за что! — Мелесандра отправила в чемодан стопку кружевного паутинового белья. — Нет, нет и нет. Мы уезжаем домой. В Подлесок.

— Это «нет, нет и нет» — окончательное? — спросила Барбара. — Или всё-таки есть шанс тебя убедить?

— Ну а как ты меня убедишь? — вопросом на вопрос ответила Мелесандра.

— Он повесил у себя твой обгоревший портрет! — сообщила Барбара. — На самом видном месте! Так, чтобы видеть его из любой точки норы.

— Не верю, — в глазах матери мелькнуло любопытство.

— А я тебе докажу! Давай пойдём и проверим.

Глава 34, в которой не удаётся спастись

— В лучшем случае они разорвут нас на части. — Барсук Старший неотрывно смотрел на дверь.

Безмозглые бешеные крысы упорно и безуспешно грызли прутья зарешеченного окошка. Но крыс было много. Очень много. И другие безмозглые бешеные крысы, судя по звуку, так же упорно подгрызали дверь снизу. И преуспевали в этом куда лучше своих товарищей. Подгнившая от влаги древесина была мягкой и крошилась под их зубами. Их проникновение в камеру было вопросом пары минут.

— А в худшем случае? — Барсукот прижал уши к голове: ему не хотелось знать ответ. Но и с прижатыми ушами он услышал то, что и сам понимал:

— Если они не убьют нас, а только покусают, мы станем такими же, как они.

Барсукот затравленно покосился на дверь. Оскаленные пасти, обмётанные белой пузырящейся пеной, слезящиеся красные бусинки глаз, остановившийся взгляд. Неужели он станет таким же? Он, такой грациозный, такой талантливый, такой молодой Барсукот? Лучше уж смерть. Он твёрдо решил, что живым из этой схватки не выйдет.

Откуда-то сверху, из другого, навсегда потерянного ими прекрасного мира, в котором звери обменивались сплетнями в баре «Сучок» под рюмочку-другую мухито, в котором тугие, маслянистые шляпки грибов маскировались под палой листвой, в котором пряная, сонная трава дышала дождём, — из этого мира до них донёсся отдалённый раскат ночного летнего грома. Небесный Медведь опять за что-то ругал своего Небесного Медвежонка.

— После нуля часов слушайте песни сов, — еле слышно прохрипел Барсук Старший.

— Ты чего? — вытаращился на него Барсукот. — Перед смертью нормальные звери говорят о важных вещах, а не повторяют рекламу с радио.

— Это не я, — нормальным голосом ответил Барсук. — Это радиопередатчик! Прошлой ночью я отобрал его у Яшки Юркого, но так и не сдал в хранилище конфиската. А сейчас гроза — вот он и включился. — Барсук Старший вдруг засмеялся.

— Тебе весело?

— Знаешь, напарник. Что-то я раздумал сейчас умирать. — Барсук встряхнул передатчик и поскрёб его лапой. — Раз-раз … Раз-раз-раз … Мы сейчас по радио передадим сигнал бедствия. Раз-раз! Старший Барсук Полиции в прямом эфире! Барсук Старший в эфире, как слышно меня, приём?

Передатчик коротко хрюкнул и погрузился в молчание.

— Младший и Старший Барсуки Полиции Дальнего Леса терпят бедствие! — Барсук Старший отчаянно потряс передатчик. — Нуждаемся в подкреплении! Как слышно?! Приём! Приём!

Тишина. Затем — громкий хруст. Но не в радиопередатчике — а в подточенной крысами дубовой двери. Пять секунд — и дверь обрушилась в мутную воду грудой разнокалиберных щепок. Стая бешеных крыс с плотоядным визгом ворвалась в камеру.

Одни крысы плыли. Другие крысы бежали по спинам товарищей. Одни захлёбывались мутной вонючей жижей, другие втаптывали их когтистыми лапами в дно. Их было много. Они заполнили собой всё пространство.

— Это конец, сынок. — Барсук Старший отбросил неисправный радиопередатчик и обнял Барсукота.

Передатчик упал в месиво копошившихся в мутной воде голохвостых тел. Бешеные крысы мгновенно разодрали его на части.

— Спасибо, что назвал меня напоследок Барсуком Полиции в прямом эфире, — шепнул Барсукот.

— Мы не вышли в эфир, сынок.

— Понимаю. Но всё равно спасибо.

Глава 35, в которой кричат от ужаса

Скворчонок сидел в подвале норы Барсука Старшего перед грудой кедровых орешков. Он не съел ни одного. Во-первых, не было аппетита. Во-вторых, он боялся, что звук лопающихся кедровых скорлупок услышат те, кто был сейчас в норе наверху. Две барсучихи, Мелесандра и Барбара. Жена и дочь Барсука.

Скворчонок чувствовал себя ужасно неловко. Как будто преступник, тайком проникший в чужую нору. Барсук не предупредил его, что кто-то сюда придёт. Поэтому, когда он услышал шаги наверху, он так испугался, что решил затаиться и не подавать признаков жизни. Потом оказалось, что это две барсучихи. Они рассматривали портрет на стене и громко обсуждали беспорядок в норе Барсука. Наверное, именно в этот момент он должен был выпорхнуть к ним из подвала. Но он застеснялся, замешкался и — в общем, момент упустил. Теперь выходить было совсем стыдно и страшно. Подумают ещё, что он их специально подслушивал. А если они на него разозлятся? А если прогонят? Куда ему лететь по этому тёмному, истыканному молниями небу? По этому лесу, где за каждым кустом может таиться охотник на птиц, где нет больше ни одного безопасного места?

— Как думаешь, Барбара, если я разложу его одежду аккуратными стопочками, ему будет приятно?.. — донёсся до Скворчонка озабоченный голосок сверху.

«Конечно, ему будет приятно», — с улыбкой подумал Скворчонок.

— Да, мама. Он будет просто в восторге. Давай я тебе помогу?..

— Нет, лучше уж я сама. Ты такая же бардачная, как твой отец. Ты не умеешь делать аккуратные стопочки …

— Подумаешь, стопочки … У меня другие достоинства …

Голоса самок звучали так по-домашнему уютно и убаюкивающе, что Скворчонок, сам того не заметив, стал клевать носом. Ему даже уже начал сниться дедушка Скворушка, давно уже покойный.

— Вот смотри, рубашечку нужно складывать так, чтобы воротничок не помялся, — вещал дедушка, разложив чёрную рубаху на облаке. — А рукавчики … — Дедушка вдруг запнулся, широко раскрыл клюв и истошно, пронзительно закричал.

Скворчонок вздрогнул и проснулся. Дедушка Скворушка вместе со своим облаком исчез, но крик продолжался. Испуганно, дико, беспомощно кричали наверху барсучихи. Скворчонок слышал, как над головой топочут чьи-то грубые лапы. И, судя по звукам, в норе опрокидывали всю мебель.

— Пожалуйста, дамы, — мягко и вкрадчиво прозвучал голос ещё одной самки. — Держите себя в руках.

— Хотите, я перегрызу им глотки, чтобы они замолчали? — раздался холодный, хищный голос самца.